Это — служба?

…В последние годы существования СССР знакомый, отслужив в морской пехоте и вернувшись из Мурманска в родной Киев, отправился устраиваться в милицию. Спустя много лет он вспоминал, как упорно, невзирая на исключительные характеристики, противился его принятию на службу начальник отдела кадров.

Тот искренне считал, что у киевлянина, обеспеченного жильем и закончившего школу с медалью, нет и быть не может нормального мотива для службы в милиции. «Ты — засланный казачок«, — упорно повторял полковник, вполне искренне видя в кандидате бандитскую креатуру. Интересно, о чем спрашивают у новобранцев милиции теперь и что они отвечают на вопрос о том, почему идут в милицию?

Сегодня объективная ситуация такова, что у человека, который отправляется на службу в органы, законного, нормального мотива быть не может. Ну, хоть чего-нибудь из того, о чем так хорошо сказано в законе о милиции. Служить Закону не престижно, рискованно и неприбыльно. Государство создало систему, сам факт нахождения в которой содержит состав преступления.

Мы немало писали о том, как можно менять эту систему, чтобы у сотрудников появилась нормальная мотивация для службы, а общество получило, наконец-то, правоохранительные органы. Но беда в том, что профессиональные и честные милиционеры государству не нужны. Они не пригодны для выполнения актуальных задач.

Возьмем на себя смелость утверждать: сегодня значительное число тех, кто идет в органы в последние 10—15 лет, делают это с главной целью: на службе чужому большому бизнесу сделать свой — поменьше. И будем честны: в большей степени такую мотивацию определяют существующие в стране реалии жизни. Ибо при господствующих в государстве понятиях (о законе, как о покойнике, умолчим) быть честным профи сложно во всех властных структурах, а в правоохранительных — особенно. К чему приводит этот цинизм, возведенный в ранг государственной политики?

Раньше было престижно, например, служить в розыске. Сегодня самые популярные направления иные: экономическая преступность, незаконный оборот наркотиков (ОБНОН), торговля людьми (в смысле, борьба с вышеозначенными явлениями), и, конечно, ГАИ. Пристроился в одно из таких подразделений, считай, жизнь удалась!

Бизнес высокого начальства — еще и крышевание «конвертов« (конвертационных центров), продажа должностей и тендеры. Это нерушимая традиция, потому Ю.Луценко нечего опасаться более серьезных обвинений, чем те смешные вещи, о которых мы слышим. И он закономерно будет выглядеть политзаключенным: исходя из сути предъявленных ему обвинений, так оно и есть. Хотя, например, должность начальника ГАИ в Одессе сколько стоило три года назад, столько и стоит…

Кроме того, с чем каждый из нас сталкивается ежедневно, есть и не столь очевидные обстоятельства. Так, ряды правоохранителей пополняют люди, вполне способные дать фору группе милицейских оборотней покойного товарища Гончарова (о которых подробно рассказывало еще «ЗН«).

Компетентные люди говорят об этом как о тенденции: в милицию заведомо идут для того, чтобы прикрывать собственную преступную деятельность, имитировать ее расследование, быть в курсе готовящихся мероприятий и даже самим организовывать их и проводить. Оперативные возможности службы используются для отработки людей с целями, далекими от правоохранительных, принимаются заказы на убийства. Часть денег, полученных в результате преступной деятельности, идет на оплату служебного роста. Инвестиции, вброшенные в «топку« назначений, предоставляют новый уровень возможностей.

Вот, например, одесский случай: ни много ни мало — один из руководителей департамента уголовного розыска. Пример совершенно исключительный, поскольку он был разоблачен и получил девять лет лишения свободы. Но он-то не один. И, судя хотя бы по должности, занимаемой разоблаченным милиционером, эта тенденция действительно зародилась не вчера.

Говоря о современном состоянии дел в милиции, нельзя не упомянуть громкое дело милицейских оборотней, похищавших в Киеве и Киевской области людей с целью выкупа и убивавших своих жертв, независимо от получения денег.

Это дело, кроме всего прочего, продемонстрировало, как слаженно могут действовать правоохранители, объединенные общим интересом. В банде фигурируют сотрудники таких подразделений: УБОП, уголовный розыск, наружное наблюдение, следственное управление и представитель кадров.

Дело расследуется девять лет. В суде — более пяти лет, однако к опросу свидетелей пока что не приступали. МВД окончательно отказалось от оперативного сопровождения этого дела в суде. Есть и новость: свидетель-обвиняемый Юрий Нестеров, по странному «стечению обстоятельств« оказавшийся в одной «клетке« с другими подсудимыми по делу, на которых он дал исчерпывающие показания, недавно сделал заявление, повергшее суд в ступор: он заявил, что после задержания его пытали для того, чтобы он взял на себя убийство журналиста Г.Гонгадзе.

Фамилии оперативников Ю.Нестеров назвал. Таким образом, перспективы дела — еще более туманны, чем прежде. Надо отдать должное Ю. Нестерову: несмотря на пытки, подтвержденные видеоматериалами, и то, что государство не сдержало слово в его отношении, он продолжает давать показания, изобличающие банду. Пока что.

Еще один штрих, характеризующий современное состояние родной милиции. Оказывается, ведение негласного наблюдения милиционеры теперь поручают… частным охранным фирмам. Милиции проще заплатить за выполнение собственной работы, чтобы она была сделана качественно, а главное — во избежание утечки информации. Потому что на такую деятельность, разумеется, нужна соответствующая санкция, а у нас же каждый милицейский начальник — обязательно из какого-то клана, так что утечек не избежать.

Да кроме того, выдашь сотруднику документ на осуществление такого мероприятия, а он уже через день будет размахивать им в Верховной Раде… И никто не станет разбираться, законно выдана санкция или нет. Поэтому случаи такого сотрудничества милиции с частными охранными структурами — далеко не единичны, особенно популярно это в областях. Говорят, и за губернаторами приглядывать поручали тоже частникам.

Как полагают специалисты по вопросам борьбы с преступностью, проблема № 1 сегодня — распространение наркотиков. По целому ряду причин этот мировой тренд никак не мог обойти стороной территорию со столь благоприятными условиями. Признавая, что проблема наркотиков не может и не должна быть головной болью исключительно правоохранителей, поскольку является проблемой комплексной, социальной, посмотрим, что же все-таки делает милиция в рамках своих полномочий и возможностей.

Денег, которые официально выделяются для контрольных закупок наркотиков, хватает меньше чем на месяц. Тем не менее эти закупки с последующим разоблачением продавцов милицией производятся регулярно… за деньги других распространителей наркотических средств — «конкурирующих фирм«.

Борьбы с распространением наркотиков фактически нет — происходит укрупнение этого бизнеса, давно взятого под контроль. Показатели результатов непримиримой борьбы, призванные радовать начальство и непосвященных, не просто дутые, они на порядок приукрашивают заслуги правоохранителей. Взяв за распространение наркотиков одного подозреваемого, вместо того, чтобы инкриминировать ему 10 эпизодов, милиция возбуждает 10 уголовных дел…

В плотной связке здесь — аптечный бизнес и система поддельных рецептов.

Отдельные случаи разоблачения милиционеров, о которых органы радостно сообщают общественности, — эпизоды этой борьбы. Из последних примеров — харьковский и житомирский случаи. В прокуратуре обо всем этом прекрасно известно. Тем временем наркотики продают прямо в школьных дворах.

Психиатры, производящие ежегодный «техосмотр« личного состава, боятся давать интервью, но доверительно рассказывают о том, что анализы впечатляющего количества сотрудников показывают: кровь содержит следы наркотических средств, иногда разных. Результаты анализов ложатся на стол начальству. Но те же сотрудники обращаются в частные клиники и приносят оттуда совсем другие справки. Это повторяется из года в год. Ну а самые «блатные« ежегодными обязательными для профосмотрами вообще манкируют. Среди действующих милиционеров есть системные наркоманы, утверждают врачи.

Что тут можно сделать? Как минимум провести массовую, жесткую чистку ОБНОН, желательно со «смежниками«. Без этого никакие социальные меры: воспитание, профилактика, лечение не дадут ощутимых результатов. Но кто же на это пойдет?

Что касается противодействия торговле людьми, то это звучит драматичнее, чем есть на самом деле. Поскольку главным образом речь идет о тех, кто сам не прочь зарабатывать на жизнь таким образом. Ну, милиция, понятно, паразитирует на инстинктах.

Когда в очередное пришествие Ю.Луценко появилась информация о том, что плотно взялись за проституток, народ смеялся: нашли самую большую проблему! Проблема, может, и не самая глобальная — деньги большие. И в том случае речь шла о банальном перекрышевании милицией жриц любви, связанном с перестановками во власти.

Полистайте дорогие глянцевые журналы и газеты объявлений попроще, в которых целые страницы заполнены объявлениями, которые сулят тепло одинокому мужчине и неземные удовольствия в «вип-салоне массажа«, и вы поймете, сколько работы у тех, кто взвалил на себя этот крест — бороться с торговлей людьми…

Униженные и оскорбленные

Что представляет из себя милиция в своем большинстве, знает каждый. Кто — понаслышке, кто — по собственному печальному опыту. В милицию хоть звони, хоть не звони. Пока трубку возьмут, от звонившего гражданина останется уже только расчлененный труп. У них всегда есть другие, более важные дела, чем ответить на крик о помощи. Но, кроме равнодушного, лоснящегося, холеного, есть у милиции и другое лицо.

Патрульные, которые дежурят в центре столицы, где все дорого и нередко встречается непростая публика, особенно молодежь, предпочитают… шариться по дворам. Чтоб не нарываться на каких-нибудь мажоров. Ведь что бы «детки« ни вытворяли, возьми, посади их в машину, привези, куда следует, пара звонков — и ты уволен. Примеров много, и об этом все помнят. Как-то выпившие ребята, как оказалось впоследствии, из «хороших семей« в современном смысле этого слова, заехали в столичный Парк Славы.

Там Вечный огонь и прах тех, кто отдал свою жизнь за Родину, и туда на машинах в принципе нельзя. Ну и получили менты по первое число за то, что… мешали людям отдыхать. Милиционеров потом с пристрастием расспрашивали: а что они сами в парке делали? Хороший вопрос, учитывая, что теоретически даже во внеслужебное время сотрудник не должен игнорировать происходящее рядом с ним правонарушение. Потому что служба такая.

Подземный переход на Майдане. Гражданин в состоянии сильного алкогольного опьянения пытается удержаться на ногах. Подходят патрульные, пытаются взять его под руки, он активно сопротивляется. Потом гражданин долго таскает туда-сюда повисших на его рукавах милиционеров. Патрульные что-то бубнят ему. Он кричит, ругается матом, пытается стряхнуть их. Милиционеры терпеливо увещевают, но, подустав в этом неравном бою удаляются, предварительно сделав вид, что заметили вдалеке что-то требующее их неотложного внимания. Пьяный гражданин продолжает свой полет на автопилоте.

Патруль Госавтоинспекции с интересом наблюдает за разворачивающимися неподалеку событиями. Там какой-то неприятный разговор заканчивается тем, что с человека среди белого дня срывают куртку. Гаишники равнодушно созерцают: будто телевизор смотрят, только без пива. На вопрос неравнодушных граждан отвечают: мы ж ГАИ, это не наше дело.

А когда-то, рассказывают ветераны правоохранительной системы, было иначе. Если поступал сигнал, все, кто был неподалеку, наперегонки бросались «на адрес«. И первыми на месте нередко оказывались именно мобильные по определению гаишники — и убийц задерживали по горячим следам, и предотвращали совершение тяжких преступлений. Просто когда-то давно это было их, людей в погонах, дело. И еще — это было круто. Так же, как служить в угро, а не в ОБХСС.

Сегодня — нет. Не в последнюю очередь потому, что нет у сотрудника чувства защищенности. Ты можешь действовать по закону и в интересах службы, но все это перевесит один-единственный телефонный звонок. Оттуда. И свои же сразу тебя сдадут. «ЗН« неоднократно описывало, как в подобных случаях мент остается один на один со своими служебными проблемами. Потому что сытое начальство занято своими делами, а он «сам должен был смотреть, куда лезет«.

А кроме того, нет достойного социального пакета, годами не решаются жилищные проблемы, зарплата унизительна, а добросовестная служба давно перестала быть фактором карьерного роста.

Образование

Высшие учебные заведения, готовят (вернее, должны, по идее, готовить) офицеров. Но вуз, как правило, является отстойником, почетным «кадровым резервом« для соратников, временно оставшихся не у дел. Это в значительной степени определяет уровень образования будущих офицеров.

Что касается курсантов, то вузы выпускают столько потенциальных милиционеров, что их было бы совершенно некуда девать, если бы они действительно собирались служить в милиции. Но проблемы такой нет, поскольку многие и не собираются служить. Получают образование за государственный счет и идут, куда считают нужным. Понятно, что милицейским и другим начальникам очень не хочется платить за образование своих чад из собственного кармана, но нельзя же такой груз взваливать на государство!

Кроме того, если вдруг вы впервые окажетесь в милицейском вузе, вас поразит обилие девушек. А вот на службе женщин — несопоставимое с выпускницами количество. Их там много и не надо. Конечно, кто-то, может, рожден для следственной работы, без женщин не обойтись в наружке, несомненно, женское дело — работа с детьми, наверное, паспортные отделы тоже. Но зачем нам в милицейском вузе эти женские батальоны, которые однозначно никогда не будут работать в системе и не для этого поступают в вуз?

В Одессе был опыт создания женского взвода ГАИ. Так он «растерялся« примерно за полгода, в том числе — по декретам. Есть такие рекордсменки, которые, закончив вуз, практически не служили, а, «отсидев« в декрете два раза по шесть лет, вышли… майорами. Охрана материнства и детства — это святое. Но разве это задача МВД?

У государства всегда есть рычаги, чтобы влиять на подобные ситуации. Не прибыл на службу по окончании учебы — лишаешься званий или компенсируй государству деньги, затраченные на обучение, и т.д. Но там же столько собственных деток!

С другой стороны, надо ли четыре-пять лет готовить специалиста для того, чтобы он потом с жезлом стоял? А ведь вместо того, чтобы выпускать эту армию «потенциальных« офицеров милиции, многие из которых потом и дня не служат, логичнее было бы частично переориентироваться на образование сержантского состава. Ведь именно он на самом-то деле и является «лицом власти«: с ним граждане сталкиваются чуть ли не каждый день и по нему судят о государстве.

***

Из года в год мы наблюдаем у себя в стране главные признаки «бананового государства«: тотальную коррупцию и огромное количество генералов. Генералы на майорских должностях; майоры и полковники с жезлами в руках, оцепление, чуть ли не сплошь состоящее из майоров. Продаются должности и награды.

Льготная выслуга (год за полтора) изначально была привилегией «наружки«, в тяжелейших условиях работающей и зимой, и летом. Потом эту льготу распространили на УБОП, что было оправданно, особенно в первой половине девяностых. Теперь легче перечислить тех, кому она не полагается.

Все это обесценивает реальные достижения и нормальную служебную мотивацию. И невыразимо жаль тех, вероятно, немногих, которые пришли в милицию служить Закону, а не собственному кошельку и кланам. Честных служак, которые в каком-то смысле еще в худшей ситуации, чем каждый из нас. Потому что мы надеемся не попасть в эту мясорубку, а они — внутри этой системы.

Отдав ей годы жизни, но не желая принимать современные правила, чувствуют себя чужими среди своих. Они неудачники, если исходить из популярных сегодня ценностей, и коллеги считают их чудаками. Таких старомодных наверняка очень немного, и, понятно, не они задают сегодня тон. Многие из них уходят на пенсию, потому что, в отличие от большинства коллег, для них эти суммы действительно представляют ценность…

Милиция не может быть другой в таком обществе, как наше нынешнее. Просто, если в целом в обществе планка «поведенческих аномалий« опустилась до предела, в правоохранительных органах она опускается ниже и быстрее. Конечно, крайне сложно изменить милицию саму по себе. Затруднительно создать средоточие честных, порядочных и профессиональных людей, которые будут оставаться в белых перчатках среди реалий нашей жизни. Милиция больна так же, как и все общество, и сама не в состоянии изменить ситуацию даже при желании.

Можно ли переломить существующее положение в принципе? Несомненно, можно. Поставив принципиально иных людей на высшие посты и убрав денежные пирамиды, можно изменить очень многое, за год создав совершенно иную милицию. Но откуда же взяться этой политической воле, если ее не было ни у кого за все годы независимости? Чужой опыт подтверждает, что путь радикальных изменений, инициированных «сверху«, может быть эффективным. Однако Украина — не Грузия. И правильной по своей сути была идея существования госсекретарей и создания Национального бюро расследований. Но, к сожалению, мы умеем «обнулить« своим исполнением любую идею.

Путь перемен «снизу« тоже возможен. Достоянием общественности один за другим становятся факты, свидетельствующие о том, что в людях созревает готовность к самосудам. И каждый новый такой факт породит мысли об этом во многих головах.

Изучая уголовные дела, я неоднократно обращала внимание на то, что за самосуд система наказывает по максимуму. Отнюдь не только потому, что это преступление — в них она видит угрозу. Не так обществу, как себе. И правоохранительные органы, и суды бывали в таких случаях на редкость единодушными. Как по делу одного отца, который, как говорится в его показаниях, «уничтожил» мента, запытавшего его сына.

Так и по делу другого, нашедшего способ заставить почувствовать свою боль того, кто поиздевался над дочерью. Самосуд, несомненно, преступление, дикость и беззаконие. Но во многих случаях это крайняя, отчаянная степень выражения недоверия государству и его структурам. И в условиях полнейшего бесправия и беззащитности разве это не самооборона? То, что она не имеет еще массового характера, думаю, объясняется только нашей бесконечно терпеливой ментальностью.

Политзаключенный Ю.Луценко мог сделать милицию в значительной степени иной. Политпреследуемая Ю.Тимошенко всегда на полную катушку использовала продажность наших судов, осуждая ее на словах и культивируя на деле. Когда-нибудь (не исключено, что намного раньше, чем они предполагают) и нынешние власть предержащие или их дети могут не успеть отбыть в зарубежные резиденции и оказаться в жерновах правоохранительной системы, запущенных политическими преемниками.

Они, видящие сегодня в правоохранительных органах и судах только слепое орудие, испытают его на себе. Стоит подумать об этом и каждому из нас, привычно решающих свои вопросы при помощи взяток и берущих их. Пусть в очень разной степени, но мы все виноваты в том, что происходит в нашей стране, и ответственны за это.

Как говорили древние: храни порядок, и порядок сохранит тебя. А начать можно с малого: запретить уничтожать архивы каждые три-пять лет. А то милицейские начальники провернули свои дела и — пепел по ветру или папки в кислоту. И никакой личной ответственности.

Поэтому ни начальство, ни непосредственные исполнители смены власти не боятся. Оперативно-розыскные дела уничтожаются, хотя люди по ним еще отбывают сроки, в том числе приговоренные к пожизненному заключению. А бывают еще и разные вновь открывшиеся обстоятельства.

Само по себе внедрение практики хранения дел как минимум лет 15, имело бы колоссальный, хотя и не очевидный эффект. Потому что кто-то при погонах лишился бы возможности каждые три года начинать все с чистого листа, а вместо того был бы вынужден даже на пенсии ворочаться по ночам, думая, кто там изучает в архиве завизированные им художества. А значит, кто-то не сел бы за чужое преступление, кто-то ответил бы по закону за свое, а кто-то еще остался бы в живых.

Автор: Александра Примаченко, Зеркало недели - Украина